Дедушка Лёня, мамин папа, который приехал с Астрахани (не один, понятное дело, с женой своей - моей бабушкой, бабой Шурой) запомнился мне - частично по моим детским воспоминаниям, частично - по рассказам родителей. Это было что-то вроде семейных преданий, легенд, баек. Но все они основывались на реальных событиях, связанных с ним.
Дед любил выпить. Раньше, когда они жили в Астрахани, в мамином детстве - часто напивался в стельку. Вернее - в лоскуты, он ведь был портным, а не сапожником. Но никогда не буянил, был, что называется, тихим пьяницей. Вернее, не так. Он просто был - тихим, незлобливым человеком. Ну а пил - что ж, многие пьют. Может, война так сказалась. Он ведь в плену был, в лагере, долго, почти четыре года. И, кстати, его история опровергает известный миф - "из немецкого лагеря - в советский". Да, после освобождения, он какое-то время провел в спецлагере, около года - проверяли. Потом выпустили. Наград, правда, всех лишили. У него их и не было особо - в первые месяцы войны в плен попал, ранило, контузило.
Когда они жили уже в Обнинске - он, видимо, пил меньше. Я не помню, чтобы он где-то валялся, напившись. Только один раз дедушка упал на моих глазах. Он должен был вести меня в детский сад, я еще что-то капризничал. Мне было тогда года четыре или пять. Дед сходил на улицу, выбросил мусор. Тогда во дворах не было контейнеров; утром и вечером, в определенное время приезжала специальная машина - "мусорка". Люди с ближайших домов выходили с ведрами и выбрасывали их содержимое ей в кузов. А мы, мальчишки, любили смотреть, как водитель нажимает специальный рычаг, снизу выдвигался пресс, который утрамбовывал мусор.
Дед вернулся с пустым ведром, ополоснул его, положил внутрь газетку и нагнулся, чтобы поставить под раковину на кухне. И упал, захрипев. Родителей дома не было - ушли на работу, я побежал за старшим братом, он вызвал по телефону скорую. Пока ее ждали - дед так и лежал, уткнувшись головой под раковину. Мне было страшно, я трогал дедушку за ногу, просил, чтобы он встал и тогда он начинал опять хрипеть. Брат шикал на меня: не трогай!
Дальше как-то смутно, вспоминается, что брат потом сам отвел меня в детсад - все же на четыре года меня старше. Похороны не запомнились, видимо, меня как-то оградили от дальнейших печальных событий. А баба Шура умерла еще раньше, где-то за год до этого, когда гостила у своей старшей дочери - маминой сестры, которая жила в Пушкине. Помню, что она была большая и добрая, и я любил запрыгивать ей с разбегу на спину.
Ну а пока все были еще живы - в семье происходили различные забавные истории, которые любили потом вспоминать и пересказывать.
У родителей имелся садовый участок - небольшой, четыре сотки - тогда больше не выделяли. На нем стояла крохотная избушка - по тогдашним правилам площадь садового дома не должна была превышать шести квадратных метров. На участке что-то росло, были садовые деревья и кусты.
Для хранения урожая решили выкопать погреб. Рыли дед с отцом, вручную. И вот однажды они, ударно потрудившись, завершили земляные работы и отправились домой. А там уже мама накрыла праздничный стол, потому, что у них с папой была годовщина свадьбы.
Дед, вернувшись с участка и увидев дома такое пиршество, очень воодушевился. Про годовщину он забыл и подумал, видимо, что его дочь решила так отпраздновать завершение строительства погреба.
Все сели за стол, начали раскладывать снедь по тарелкам. Дед же, быстренько сковырнув пробку с водочной бутылки, разлил всем по стопочке, ухватил свою, поднял и, торжественно произнеся: "Ну, за ямку!", тут же выпил.
Впоследствии эта фраза стала у нашей семьи любимым тостом.
Дед любил выпить. Раньше, когда они жили в Астрахани, в мамином детстве - часто напивался в стельку. Вернее - в лоскуты, он ведь был портным, а не сапожником. Но никогда не буянил, был, что называется, тихим пьяницей. Вернее, не так. Он просто был - тихим, незлобливым человеком. Ну а пил - что ж, многие пьют. Может, война так сказалась. Он ведь в плену был, в лагере, долго, почти четыре года. И, кстати, его история опровергает известный миф - "из немецкого лагеря - в советский". Да, после освобождения, он какое-то время провел в спецлагере, около года - проверяли. Потом выпустили. Наград, правда, всех лишили. У него их и не было особо - в первые месяцы войны в плен попал, ранило, контузило.
Когда они жили уже в Обнинске - он, видимо, пил меньше. Я не помню, чтобы он где-то валялся, напившись. Только один раз дедушка упал на моих глазах. Он должен был вести меня в детский сад, я еще что-то капризничал. Мне было тогда года четыре или пять. Дед сходил на улицу, выбросил мусор. Тогда во дворах не было контейнеров; утром и вечером, в определенное время приезжала специальная машина - "мусорка". Люди с ближайших домов выходили с ведрами и выбрасывали их содержимое ей в кузов. А мы, мальчишки, любили смотреть, как водитель нажимает специальный рычаг, снизу выдвигался пресс, который утрамбовывал мусор.
Дед вернулся с пустым ведром, ополоснул его, положил внутрь газетку и нагнулся, чтобы поставить под раковину на кухне. И упал, захрипев. Родителей дома не было - ушли на работу, я побежал за старшим братом, он вызвал по телефону скорую. Пока ее ждали - дед так и лежал, уткнувшись головой под раковину. Мне было страшно, я трогал дедушку за ногу, просил, чтобы он встал и тогда он начинал опять хрипеть. Брат шикал на меня: не трогай!
Дальше как-то смутно, вспоминается, что брат потом сам отвел меня в детсад - все же на четыре года меня старше. Похороны не запомнились, видимо, меня как-то оградили от дальнейших печальных событий. А баба Шура умерла еще раньше, где-то за год до этого, когда гостила у своей старшей дочери - маминой сестры, которая жила в Пушкине. Помню, что она была большая и добрая, и я любил запрыгивать ей с разбегу на спину.
Ну а пока все были еще живы - в семье происходили различные забавные истории, которые любили потом вспоминать и пересказывать.
У родителей имелся садовый участок - небольшой, четыре сотки - тогда больше не выделяли. На нем стояла крохотная избушка - по тогдашним правилам площадь садового дома не должна была превышать шести квадратных метров. На участке что-то росло, были садовые деревья и кусты.
Для хранения урожая решили выкопать погреб. Рыли дед с отцом, вручную. И вот однажды они, ударно потрудившись, завершили земляные работы и отправились домой. А там уже мама накрыла праздничный стол, потому, что у них с папой была годовщина свадьбы.
Дед, вернувшись с участка и увидев дома такое пиршество, очень воодушевился. Про годовщину он забыл и подумал, видимо, что его дочь решила так отпраздновать завершение строительства погреба.
Все сели за стол, начали раскладывать снедь по тарелкам. Дед же, быстренько сковырнув пробку с водочной бутылки, разлил всем по стопочке, ухватил свою, поднял и, торжественно произнеся: "Ну, за ямку!", тут же выпил.
Впоследствии эта фраза стала у нашей семьи любимым тостом.
Journal information